Попросившись ночевать в одну из крайних изб, торчавших у самого леса, Ромуальд (Romoildes) и не думал, что его судьба сыграет с ним такую злую шутку. Двери ему открыла молодая девка, одна из тех, про которых на Руси принято говорить «кровь с молоком». На ней был поношенный полушубок, из-под которого невинно выглядывала на свет мужская сорочка.
— Ну, чего? — спросила она.
В ответ Ромуальд промычал что-то вроде «Хозяйка, пусти переночевать».
Она, ни слова не говоря, повернулась и пошла в избу. Ромуальд неуверенно последовал за ней. Тертая лосиная шкура, свешивавшаяся с косяка и служившая пологом, обдала его запахом несвежего лесного гостя. Запах от шкуры был будь здоров, а ноги короткие. Из-за тонкой фанерной перегородки, пузырящейся от сырости, слышались голоса, звучащие глухо, как из-под одеяла. Хозяйка отдернула шкуру, и взору Ромуальда предстало крайне необычное сборище. За деревянным столом каплевидной формы сидели Ковач (Kowac), Незабудка Бебе, Суицид Достоевский (Dostoyeffsky Suicide) и молодой человек в спортивном костюме с томиком Толстого в руках. У дальней стены возвышался огромный